Алмазы Цирцеи - Страница 90

– Мне поручено всем раздать эти листовки, – он вынул лист бумаги из пачки и протянул Елене, – и если кто-то узнает парня, сразу отправлять к следователю.

– Сделали фоторобот? – Она взяла листовку и с минуту разглядывала серое, плоское лицо со странными, будто слегка стертыми чертами. Примечательного во внешности этого парня ничего не было. Разве что глаза, довольно близко посаженные к переносице, судя по всему, очень светлые.

– Видели вы его? – спросил Глеб Иванович.

– Нет, никогда. – Женщина сложила листовку и сунула ее в карман пиджака.

– А с портье на шестом этаже что-нибудь решили?

– Я никого не могу рекомендовать на эту должность. Лучше бы остался Андрей Николаевич.

– Вот как… – Начальник охраны топтался рядом, явно желая сказать еще что-то, но не решаясь.

Елена с удивлением следила за его колебаниями.

– А тут многие думали, – после заминки произнес мужчина, – что у вас кто-то свой есть на примете. И потому вы нашего старика за пьянство и карты выжили и Сергею такую характеристику накатали… Говорят даже, что и убили-то парня не случайно.

– Что?!

– Я в это не верю, но дуракам ведь только палец покажи – они целую историю придумают.

– Я не только никого не собираюсь тащить на вакантные места, но и сама хочу уволиться, – отрезала Елена, снова отворачиваясь к окну. Но вместо свежести в утреннем воздухе она чувствовала теперь только привкус смога.

– Зря… – протянул Глеб Иванович. – Если на всякую сплетню обижаться…

– Я не обижаюсь, но только, уж не примите на свой счет, очень тут люди тяжелые. Я не привыкла в каждом человеке подозревать врага. А тут приходится. А если доверяешься кому-нибудь, тебя предают.

Начальник охраны постоял еще немного и молча ушел. Женщина взглянула на часы и тоже направилась к лестнице. Она собиралась спуститься в холл первого этажа и узнать, не явилась ли ее дневная сменщица. Та часто запаздывала, и обычно Елена спускала ей это. Но сегодня у нее не было настроения делать кому-то поблажки. Она постепенно отвыкала от этого, так же как отучалась пользоваться лифтом.

Эту ночь Александра спала на диване, на котором никак не получалось вытянуться во весь рост. Впрочем, по сравнению с жесткой кушеткой, обитавшей в ее мастерской, это было роскошное ложе. В конце концов, она так выспалась, что даже чувствовала себя разбитой.

Заснув вчера днем на полчаса, как ей казалось, она проспала до самых сумерек, и так крепко, что ни разу не перевернулась с боку на бок. Когда Александра впервые очнулась, Катя поставила перед ней стакан остывшего чая и заявила, что время обеда и ужина давно прошло и ни на какую еду можно больше не рассчитывать, разве что на сухой паек в круглосуточном баре.

– Но там продают только печенье и фисташки. Вообще, скажу тебе, этот санаторий – препорядочная дыра. Сервиса никакого и вода еле теплая. Ночью ее вообще нет. Отдыхать здесь невозможно, разве что прятаться. У тебя билет-то на поезд был?

Ошарашенная долгим сном и болтовней подруги, Александра пробормотала, что билета не было. Она рассчитывала купить его в последний момент на вокзале. Катя обрадовалась:

– Ну так ты ничего и не потеряла. Слушай, зачем тебе вообще ехать в Питер, отлично можно скрываться здесь. Я уже договорилась насчет тебя, доплатила за два дня вперед, правда, будешь жить в моем номере. А завтра с утра сразу отправимся на кладбище. Вот увидишь, я вытрясу из Кости все! Чтобы он меня да не простил!

– Ты ему дозвонилась?

Заметно помрачнев, Катя призналась, что, несмотря на ее упорные попытки, тот так и не взял трубку.

– Но это неудивительно, – наигранно бодрым тоном заметила она. – Сейчас Костя с родственниками, ему неудобно со мной говорить.

– А завтра на кладбище, по-твоему, родственники не приедут?

– Завтра будет завтра.

Александра выпила полстакана чаю, умылась и снова улеглась. В самом деле, здесь, в часе езды от Москвы, она чувствовала себя в относительной безопасности. Вряд ли в Питере ей было бы комфортнее. К тому же вновь появилась слабая надежда достичь цели. Она лежала, закутавшись пледом, посматривая из-под прищуренных ресниц на Катю, которая продолжала возбужденно расхаживать по номеру, бормоча под нос, явно строя какие-то воздушные замки. Постепенно художница снова провалилась в тяжелую, глубокую дремоту и проспала на этот раз до утра.

Она проснулась, когда небо над парком только начинало розоветь, но Катя уже была на ногах. Полностью одетая, подруга красилась, стоя перед зеркалом, оглядывая свое лицо с преувеличенной озабоченностью.

– Мне надо выглядеть хорошо, понимаешь? – обернулась она, увидев в зеркале севшую на диване гостью. – Там будет все его семейство, дети, коллеги из театра… А ты знаешь, как они ко мне относятся. Явлюсь туда с заплаканными глазами, будут потом судачить, что я пьяница.

– Слушай, мне обязательно ехать с тобой? – Художница встала и подняла с пола скомканные джинсы. После необыкновенно продолжительного сна ее даже шатало. – Я на твоего Костика действую, как красная тряпка на быка. Увидит – сразу упрется. По его мнению, я перед ним виновата дальше некуда…

– Нет, ты поедешь!

В голосе Кати прозвучал такой испуг, что Александра поняла, чего ей стоит показаться на глаза оскорбленному любовнику, тем более обретшему мощную поддержку со стороны семьи и друзей. Что Катю в этом кругу не жаловали, ей было давно известно. Члены семьи ненавидели ее по вполне понятным причинам – как моральным, так и материальным. Друзья, с которыми артист прежде весело проводил время, считали, что любовница прибрала его к рукам и сделала подкаблучником. Наконец коллеги в театре притворно вздыхали, что с тех пор, как Бобров сошелся с Катей, он не создал на сцене ни единого, сколько-нибудь выдающегося образа.